Наталья Мавлевич
Мы приехали в Петрозаводск поддержать Юрия Алексеевича Дмитриева, его дочь, его внука, его товарищей. И друг друга. Похоже, настало время, когда очень важно держаться вместе, «чтоб не пропасть по одиночке». Мы знали – в судебный зал нас не пустят, ведь дело Дмитриева закрытое, его огласка опасна для общественной нравственности. Обвинение грязное, ничем не подтвержденное: человек, посвятивший жизнь поискам истины, цинично оклеветан.
Много лет Юрий Дмитриев ищет и находит места, где закапывали тела расстрелянных жертв Большого террора 1937-38гг. Он работает, как одержимый, выясняет и записывает имена погибших, исходя из простой и прямой, как он сам, истины: память о каждом убитом человеке должна быть восстановлена, родственники каждого должны знать, где его могила.
И вот 7 сентября мы, несколько москвичей и питерцев: журналисты, литераторы, историки, студенты и выпускники киноколледжа, — прикоснулись к двум делам Юрия Дмитриева: фальшивому уголовному и настоящему Делу его жизни.
От многих людей и не только по поводу Дмитриева часто слышишь: откуда уверенность, что он не виноват? Разве добросовестный историк (талантливый режиссер и т.д.) не может быть педофилом (вором и т.д.)?
Может. Однако вина должна быть доказана. До тех пор, пока этих доказательств – прямых, правдивых, материальных – нет, нет и вины. Ладно, суд у нас давно уже вывернул принцип презумпции невиновности наизнанку, но вы-то, люди, зачем записываетесь в школу Вышинского?
Ведь завтра и вас обвинят в хищениях, распространении наркотиков, сексуальных домогательствах, воровстве и каннибализме, и от вас начнут шарахаться: мало ли, а вдруг правда, ведь нет дыма без огня?
Бывает, бывает такой дым, нам ли, знающим советскую историю, наблюдающим бесконечное дело о мнимых «беспорядках 6 мая», — нам ли повторять это общее место? В природе, может, и не бывает такого дыма, зато бывает в цирке да в театре, а наш суд – смесь трагедии и балагана.
Сегодня обвинение Юрия Дмитриева основано только на заключении некой Автономной некоммерческой организации «Центр социокультурных экспертиз», где собрались мастера на все руки, специалисты-универсалы, умеющие выдавать, например, вот такие заключения: «Библия, взятая как книга, перестает быть Библией, которой она становится только в Церкви» (это о признании экстремистской литературой Библии, принадлежащей «Свидетелям Иеговы»).
Так вот, на последнем заседании была допрошена госпожа Крюкова, подписавшая заключение о том, что медицинские фотографии приемной дочки Дмитриева – порнография. Как оказалось, документов на право проводить экспертизы у нее и ее коллег нет вообще (это, по ее словам, не экспертиза, а «исследование», на которое не требуется лицензии), сама же она имеет математическое образование, а судит как психолог, поскольку прослушала в вузе курс общей психологии. В руках вот таких специалистов по напусканию дыма без огня судьба не только замечательного человека, которому соотечественники должны быть бесконечно благодарны, но и одиннадцатилетней девочки, у которой, скорее всего, навсегда отняли выпавшее ей счастье вырасти в любящей семье, вылечиться и выучиться. Впрочем, Катя, дочь Юрия Алексеевича, уверена, что он успел воспитать в Наташе стойкость, так что она не сломается и не даст себя обмануть. Будем надеяться.
В следующий раз, 15 сентября, судья должна принять или отклонить ходатайство защиты о назначении новой, компетентной экспертизы.
Но довольно о «деле» Дмитриева. У девочек из киноколледжа, которые уже не первый раз приезжают из Москвы в Петрозаводск только затем, чтобы поаплодировать Юрию Алексеевичу, когда его поведут под конвоем по коридору, сегодня есть свое, особое дело, имеющее отношение к большому Делу, которому они теперь служат так же преданно, как их учитель Дмитриев.
И вот мы все вместе едем в автобусе в урочище Сандармох. По дороге Анатолий Разумов, историк, исследователь советской истории периода сталинских репрессий, коллега Юрия Алексеевиича, говорит: «Для нашей страны Сандармох и подобные ему места должны стать такими же трагическими и священными мемориалами, как Освенцим или Бухенвальд».
Мне трудно описать Сандармох – впечатление не умещается в слова. Смотрю на фотографии побывавших здесь, и понимаю: так было и с ними, они надеются, что чувство, которым заряжены эти картинки, само собой перейдет на тех, кто смотрит. Сосновый лес устлан тут серебристым мхом-ягелем, похожим на хрупкие кораллы или на застывшее дыхание мертвых. Повсюду ярко-красными каплями разбросана брусника. Торчат глянцевые шляпки грибов. Бесхитростная, пронзительная надпись на камне, установленном Дмитриевым: «Люди, не убивайте друг друга!» Если приглядеться, поверхность вокруг похожа на соты – почти сплошь круглые углубления. Это и есть расстрельные ямы. Всего найдено 236 ям, в которых зарыто около семи тысяч человек. Это нельзя додумать, невозможно вообразить. Могилы отмечены хороводами бумажных цветов и простыми крестами.С деревьев смотрят лица. Молодые помощницы Дмитриева привезли сюда две новых таблички с именами. Есть и коллективные памятники: грузинам, украинцам, полякам, татарам, немцам. Вот она – национальная идея, ее не надо искать. Назвать поименно всех этих людей, признать, что здесь и по всей стране творилось чудовищное зло, вскрыть нарывы. Иначе неминуемы рецидивы. И мы их уже видим: в предвыборном Петрозаводске висят щиты с изображением лихого, лютого матроса и надписью: «1917 – 2017. Мы вернемся!» Уже возвращаются.
Прямодушный, бесстрашный Дмитриев становится все неудобнее. Позволяет себе непатриотичные речи – послушать его, так люди важнее государства, а государство не вправе посылать их на смерть. В последние годы многолюдный День памяти 5 августа, на который съезжаются русские, украинцы, финны, поляки… представляется чем-то опасным, крамольным, несанкционированным. Похоже, народу милее, а власти удобнее беспамятство. Уже и пробный камешек брошен: в местной прессе пишут, будто в Сандармохе не НКВДшники расстреливали этап за этапом своих, а финны — русских пленных.
В Сандармохе шел беспрерывный дождь. Точнее, стоял в воздухе, будто и был этим самым воздухом. Серый, настойчивый дождь, от которого невозможно укрыться. И в какой-то миг вдруг пришла ясная мысль: нельзя просить, чтобы дождь унялся. Это наш, северный вариант Эринний. Дождь так и должен безостановочно литься здесь, в Сандармохе и во всей стране, пока не отмоется вся грязь и кровь.
Наталья Мавлевич
Фото Виктории Ивлевой и автора