Петрозаводск, Красный бор. 11 октября
Память — это то, что делает человека человеком, а народы — народами, а не населением.
Юрий Дмитриев
1.
«Дело» в значении «административно-судебное разбирательство» в словаре Ожегова стоит на девятом месте, в словаре Ушакова – на одиннадцатом. Но в нашем, будто зеркало для бритья, опрокинуто-искаженном мире, «делом Кирилла Серебренникова», оказывается вымороченная история о похищенных миллионах, а не Гоголь-центр, радость и гордость просвещенной Москвы, делом Натальи Шариной – не хранение книг, нужных, разных, порой уникальных, а сфабрикованное дело об экстремистской литературе. Делом главы карельского отделения «Мемориала» Юрия Дмитриева – не увековечивание памяти безвинно убиенных, а порноужастик, изготавливаемый на наших глазах следствием при участии экспертов-любителей.
Это не бог весть какое филологическое откровение поразило меня в Красном бору, когда ноги утопали в пружинившей под ними карельской земле, а глаза скользили по белым столбам крестов-голубцов – с белыми же навершиями, похожими на крылья, сбитых влет голубей. Тысяча сто девяносто шесть местных жителей, расстрелянных здесь в 1937-38 годах, так и остались бы безымянными, не приписанными ни к какому клочку земли, не утешенными пусть и посмертными свиданиями с близкими, а несколько тысяч их близких, детей, внуков, правнуков не смогли бы приехать и поклониться их праху, памяти их последних минут – если бы не ДЕЛО Юрия Дмитриева – главное дело его жизни: Сандармох, Красный бор, Барсучья гора…
Тем не менее в Петрозаводск мы приехали в связи с «делом» в значении «9» по Ожегову и «11» по Ушакову. Вместе с коллегами по ассоциации «Свободное слово» и студентами московского киноколледжа, несколько летних сезонов участвовавшими вместе с Юрием Дмитриевым в обустройстве мемориального кладбища на Секирной горе на Соловках, — в день очередного заседания суда. Приехали, потому что не могли не приехать… чтобы увидеть Юрия Дмитриева, благодарно улыбающегося в ответ на аплодисменты, и несмотря на наручники и быстрый ход конвоиров, успевающего ответить кивком на приветствия старых и новых друзей.
Три часа заседания, которое пройдет, как и все предыдущие, за закрытой дверью, судья Марина Носова потратит на то, чтобы отклонить три ходатайства адвоката (в том числе связанное с отводом новых экспертов, из очередной негосударственной, доверия не внушающей конторы) и продлить содержания Дмитриева под стражей до 28 января – к этому моменту Юрий Алексеевич будет за решеткой уже 14-й месяц.
Вот и все. А потом последуют новые аплодисменты – это Дмитриева поведут по ставшему тесным от нашего возбуждения коридору, чтобы опять увезти в СИЗО.
— Я вам скажу, как думаю и так, как сказал на суде, — чуть позже, уже в Красном бору скажет нам Анатолий Разумов, историк, руководитель центра «Возвращённые имена» при Российской национальной библиотеке: — Юрий Дмитриев арестован за Сандармох, вот и всё. Это место для России из важнейших – из мест расстрелов. Он его нашел первого июля 1997 года, он вложил туда все душевные силы, чтобы это место стало местом памяти. Пятого августа каждого года в день начала большого сталинского террора там собирались люди, родственники и другие приезжавшие туда, поминали погибших и говорили то, что они об этом думают. В 2014 году случилось так, что туда впервые за много-много лет не приехала украинская делегация. Поэтому во время выступления прозвучала украинская тема, и люди говорили то, что они думают. И это стало точкой отсчета против Сандармоха и в конечном счете против Юрия Дмитриева. Руководство республики испугалось – я говорил с рядом больших людей в Карелии, и они примерно все одними словами: нам здесь политика не нужна. А в 2016 году, к сожалению, взялись за тяжелую советчину: Быковня под Киевом – тут были немцы, наверно, это немцы, это немецкие дела, это не наши расстрелы… Куропаты под Минском, Катынь – это всё немцы! Всё валили на кого-то. А Сандармох – тут были финны, и в прессе, в средствах массовой информации: «Знаете, тут надо еще разобраться, что такое Сандармох, тут, может быть, наших красноармейцев расстреливали». И это длилось до 5 августа [2016 г.] – и накануне этого дня правительство Карелии впервые за 19 лет объявило, что оно не будет принимать участия в Поминальном дне в Сандармохе. Это и было точкой отсчета.
Анатолий Яковлевич говорит взахлеб, иногда пропуская слова. Он сотрудничает с Юрием Дмитриевым на протяжении многих лет. И уж он-то знает, как страшно «они», выбирая для Дмитриева статью, ошиблись:
— Потому что они избрали для этого противоположного человека. Для него дети – самое дорогое в жизни. Для него семья и семейные отношения – самое дорогое в жизни. А ему прилепили вот такого рода обвинение, и думали, в СМИ это сейчас проскочит и Сандармох будет так же подмочен. Я стоял в пикете в январе в день его рождения, сколько людей подходило – никто не поверил в эту ахинею, которую ему поднавешивают.
2.
По Красному бору мы бродили не менее двух часов. От частокола сосновых стволов он и в самом деле красен. Под ногами серебристые вспышки ягеля, истлевающие грибы, редкие ягоды брусники и голубики. Перед глазами – кресты-голубцыс фотографиями и именами. Последние двадцать лет Красный бор – мемориальное кладбище. И имя практически каждого убитого здесь человека нам известно благодаря усилиям Юрия Дмитирева.
Его работа в архивах, шедшая параллельно с раскопки расстрельных ям, позволила Дмитриеву определить имена здесь казненных «с большой долей вероятности, выше 90 процентов» (см. об этом его интервью «Путь к персональной Голгофе»: https://www.memo.ru/ru-ru/biblioteka/dokumentalnyj-proekt-istoriya-memoriala/put-k-personalnoj-golgofe-intervyu-yuriya-dmitrieva/).
Списки расстрелянных в Красном бору (их легко найти в Интернете: http://dmitriev.tilda.ws/krasnybor#rec21940788 ) я читала два вечера перед поездкой в Петрозаводск и еще потом, когда из Петрозаводска вернулась. Почему-то от этого жуткого и невероятного чтения было нельзя оторваться. Может быть, потому что все время мерещилось: еще одна строчка, и ты поймешь, как этот ужас мог с нами случиться.
Карел, финн, карел, карел, финн, финн, карел, русский, карел – убивать в Красный бор привозили местных… Колхозник, лесоруб, кузнец, кочегар экскаватора, сапожник, колхозник, токарь бумкомбината, чернорабочий, грузчик, колхозник, единоличница, сторож Госбанка, бригадир-животновод совхоза N 2, лесоруб…
Расстрелян – тут расхождений нет. Или расстреляна – женщин в списке на более чем тысячу мужчин – немного: шесть колхозниц, две портнихи, женщина-главбух, домохозяйка, рабочая биржи, работница мехбазы, две продавщицы, скотница, уборщица в детских яслях, служащая районной типографии, чернорабочая в тресте Карелстрой, несколько просто чернорабочих и сортировщица в типографии им. Анохина.
Срок жизней, отобранных ни за что ни про что, – по разнарядке, присланной из Москвы, – в общем-то невелик: каждый второй из расстрелянных в Красном бору родился в ХХ веке и, значит, не дожил до тридцати восьми. Не менее 15 человек так и не встретили двадцатилетия:
Амозов Павел Петрович, 1919 г.р., карел, уроженец и житель д. Галлезеро Петровского района, колхозник. Расстрелян 11.08.1937 г.
Анашкин Сергей Васильевич, 1918 г.р., русский, уроженец и житель г. Кондопога, токарь бумкомбината. Расстрелян 09.09.1937 г.
Афанасьев Семен Михайлович, 1918 г.р., карел, уроженец и житель д. Галлезеро Петровского района, колхозник. Расстрелян 20.09.1937 г.
Жеребятников Иван Сергеевич, 1918 г.р., уроженец г. Тамбова, русский, без определенного места жительства и занятий. Расстрелян 05.10.1937 г.
Каурала Олави Матвеевич, 1919 г.р., уроженец губ.Оулу, Финляндия, финн, жил в д. Чупа Лоухского района, чернорабочий. Расстрелян 03.10.1938 г.
Лиэси Атти Оттович, 1918 г.р., уроженец г. Выборг, Финляндия, финн, без определенного места жительства и занятий. Расстрелян 02.10.1937 г.
Макаршин Иван Михайлович, 1919 г.р., уроженец г. Кондопога, русский, жил в г. Кондопога, монтер. Расстрелян 09.09.1937 г.
Мануйлов Степан Андреевич, 1918 г.р., карел, уроженец и житель д. Вохтозеро Петровского района, без определенных занятий. Расстрелян 09.08.1937 г.
Мякеля Калерво Тойвович, 1919 г.р., уроженец США, финн, жил в г. Петрозаводске, музыкант дома народного творчества. Расстрелян 26.09.1938 г.
Наумов Константин Лаврентьевич, 1919 г.р., уроженец г. Петрозаводска, русский, жил в г. Петрозаводске, без определенных занятий и без определенного места жительства. Расстрелян 02.10.1937 г.
Романовский Иван Васильевич, 1918 г.р., уроженец д. Кондопога, русский, жил в г. Кондопога, счетовод леспромхоза. Расстрелян 09.09.1937 г.
Сворд Анс Ялмарович, 1919 г.р., уроженец США, финн, жил в г. Петрозаводске, студент музыкального училища. Расстрелян 26.09.1938 г.
Сяде Вейко Иосифович, 1918 г.р., уроженец Финляндии, финн, жил в г. Кондопога, слесарь бумкомбината. Расстрелян 26.09.1938 г.
Урпилайнен Тайсто Илмарович, 1919 г.р., уроженец Финляндии, финн, жил в г. Петрозаводске, слесарь автомастерской. Расстрелян 26.09.1938 г.
Щербаков Александр Петрович, 1918 г.р., уроженец с. Сухое Сорокского р-на, русский, без определенного места жительства и занятий. Расстрелян 01.09.1937 г.
Член правления международного “Мемориала” Александр Даниэль говорит, что не знает других регионов, где была бы достигнута такая степень полноты перечисления жертв большого террора. Цитирует Ахматову: “Хотелось бы всех поименно назвать”, — и продолжает: «Так вот есть место, где эта метафора стала реальностью. Это Карелия. Полная память о большом терроре — полная! И это так благодаря работе Юрия Алексеевича Дмитриева».
3.
С именем Дмитриева ассоциируется прежде всего Сандармох. В процитированном выше интервью Ирине Галковой Дмитриев рассказывает о самом своем знаменитом мемориале. И масштаб его личности, и степень несовпадения светлого начальственного «завтра» с будущим, на которое работает Дмитриев, становятся еще очевидней:
— Сандармох для меня особое место. Там я несколько другие свои задачи реализую. Мне хочется, чтобы люди, которые живут в республике, чувствовали себя частью народа. А не населения. Ну, разницу между народом и населением понимаешь, да? Народ – это тот, кто знает свою историю, язык, культуру, традиции… А население – это все, что шевелится. Так вот, народом управлять надо со знанием и соблюдением обычаев, традиций и нравов, а населением можно управлять как угодно. Народ не согнешь, он выстоит все. А население – легко и просто. Так вот, для того чтобы выстоять, выжить в это непростое время, чтоб у нас власть была все-таки сменяемой, избираемой, как и любое прочее начальство, подотчетной, вот для этого надо воспитывать народ. И я использую тут Сандармох как такой полигон. Я беру какую-нибудь национальную диаспору, даю ей списки их товарищей – часть народа, да? Объясняю, что они – тот же народ. И, если ребята ваши в такую беду попали, вот их убили, позаботиться о них, кроме вас – некому. Почему вы? Ну, потому что вы – часть народа. И они часть того же народа. Вы один народ. Только одни мертвые, другие живые. Ну, потихоньку-потихоньку… Ты знаешь, народ начинает задумываться, что он все-таки народ. А чем больше народов, тем мы несгибаемей!
. . .
Как долго будет длиться этот кафкианский процесс, не знает никто. Но одно несомненно: своим резонансом он каждый день приближает то самое будущее, на которое вот уже тридцать лет работает Юрий Дмитриев, глава карельского «Мемориала».
Текст и фото: Марина Вишневецкая