Две минуты солидарности
Литературный перевод как средство культурной дипломатии» — девиз Пятого международного конгресса переводчиков, который проходил в Москве с 6 по 8 сентября. Сама профессия развивает в переводчиках чуткость, притворяться глухими значит терять квалификацию.
Акция «Две минуты солидарности» стала личным откликом российских переводчиков и их иностранных коллег на ситуацию в нашей стране.
Об этой ситуации, о подавлении свободы и о необходимости солидарности говорится и в обращении к Конгрессу исполнительного директора Международного ПЕН-клуба Карлеса Торнера, которое зачитала на первой сессии Ольга Варшавер.
Каков смысл этой акции? Неизбежный вопрос в наше прагматичное время.
Смысл двуминуток в самом жесте, в том, как Марина Бородицкая в конце заседания «детской» секции встала в дверях и сказала о детях в тюрьме. В том, как Александра Борисенко и Ольга Варшавер, модераторы двух заседаний, спокойно начали их с разговора о попранной свободе.
Во взволнованном голосе Кристиане Кёрнер, в искреннем порыве Кати Марголис…
Смысл, если угодно, музыкальный, живописный – аккорды и мазки, меняющие общий тон. На заседаниях едва ли не каждой секции звучали имена Сенцова, Дмитриева, шла речь о политических процессах, о свободе слова…
Вот что получится, если собрать эти голоса в единый хор.
ВЕРА МИЛЬЧИНА
Мы здесь собрались в гостеприимной библиотеке в солнечный день и очень рады видеть друг друга. Но в это же самое время каких-то людей пытают, какие-то люди сидят совершенно без причины под домашним арестом или в тюрьме. Это очень страшно, и мы, к сожалению, ничего не можем с этим сделать. Но мы, по крайней мере, должны об этом помнить, когда занимаемся тем, что мы умеем делать — когда переводим или делаем об этом доклады.
КРИСТИАНЕ КЕРНЕР (Германия)
Мы с несколькими коллегами решили, что не можем принимать участие в конгрессе без того, чтобы напомнить об условиях, при которых мы тут собрались: свобода слова, свобода мнения, свобода науки под угрозой. Я глубоко убеждена, что перевод литературы немыслим без этих свобод, что именно нам, людям, работающим со словом, с языком, надо их защищать.
Много людей в данный момент находятся в российских тюрьмах только потому, что они выразили свое мнение, сделали репост, принимали участие в мирной демонстрации. Я хочу сказать пару слов о Юрии Дмитриеве, историке, который сидит уже второй раз в тюрьме по чудовищному сфабрикованному обвинению. По-моему, он занимался самым уважаемым делом, какое только можно придумать: найдя место массового расстрела времени сталинских репрессий, он дал этим жертвам могилы, а их родственникам – место памяти. Людмила Улицкая сказала, что именно этим человек отличается от животного – тем, что он уважает своих мёртвых, заботится о них. Это то, что сделал Юрий Дмитриев, – он вернул жертвам репрессий человеческое достоинство.
И во-вторых: он как историк исследовал прошлое этой страны. Я лично уверена, что никакое общество не может благополучно существовать без того, чтобы смотреть, так сказать, своему прошлому в глаза, каким бы оно ни было. Иначе получается социально-психическая язва. И исследование истории особенно нуждается в правдивости и в свободе мышления.
Давайте не забудем судьбы людей, которых преследуют только за их убеждения, и покажем им свою солидарность.
НАТАЛЬЯ МАВЛЕВИЧ, член Ассоциации «Свободное слово»
Мы собрались для наших прекрасных академических бесед сегодня, в 117-й день голодовки Олега Сенцова, в день рождения находящегося под домашним арестом Кирилла Серебренникова, в разгар дела Юрия Дмитриева и дела «Нового величия». Собрались в довольно страшное время. Я не буду перечислять все имена и дела. Приведу один, но символический пример: 25 августа, в день 50-й годовщины выхода на Красную площадь семерых диссидентов, протестовавших против вторжения советских танков в Чехословакию, были на том же месте задержаны три человека, которые осмелились развернуть плакаты политического содержания.
В России сегодня обеляется сталинизм, процветают пытки, уничтожается инакомыслие, не существует правосудия. Мы мало что можем реально сделать в таких условиях, но мы не можем молчать.
Поэтому я обращаюсь к вам, людям, любящим и знающим нашу страну, как никто: во имя этой любви распространяйте правдивую информацию о том, что тут происходит. России нужна правда, гласность и свобода.
ВЕРОНИК ПАТТ (Франция):
Я бы хотела начать свой короткий доклад с «двух минут солидарности». Как четыре года назад, в 2014 г, когда многие коллеги и я в том числе подписали петицию против войны на Украине, передо мной стоял выбор: присутствовать ли на конгрессе, участвовать ли в нем. И я опять выбрала участие, считая, что защита культуры и литературы тоже способ защищать мир везде, где мир находится под угрозой.
ОЛЬГА ДРОБОТ, член Ассоциации «Свободное слово»
Тема московского конгресса переводчиков была в этом году – культурная дипломатия. Уже на пленарном заседании выяснилось, что это не такое однозначное понятие. С одной стороны, нам сказали, что культура (в частности, перевод) должна быть вне политики, поэтому письмо Международного ПЕНа читать не надо, оно не по теме конгресса. С другой стороны, уважаемый Павел Басинский рассказывает гостям конгресса о юбилярах этого года: Толстом, Горьком, Солженицыне, Тургеневе и Маяковском и о том, что все они оппонировали власти. Я думаю, очевидно, что дипломатия вне политики невозможна, это она же, но другими средствами. Аморальная (т.е. существующая вне морали) постмодернистская культура неразличения добра и зла к дипломатии не способна и не стремится. У культурной дипломатии есть очевидная цель – отделить человека от государственной системы его страны, увидеть в человеке просто человека и говорить с ним свободно. Гуманизм и свобода слова, вот о чем культурная дипломатия.
Я не знаю, как где, но в России назрела необходимость моральной революции, когда добро будет названо добром, а зло — злом. Все громкие дела последних лет – дело Юрия Дмитриева, дело Олега Сенцова и других крымчан, дело «Седьмой студии» и «Нового величия» — вызвали общественный протест, и в нем большую роль играют писатели, режиссеры, актеры, критики и переводчики. Я уверена, что в истории России нынешние кампании в защиту инакомыслящих сыграют такую же очищающую роль, как усилия Короленко в деле Бейлиса. Бывает, что молодой переводчик старается улучшить полюбившегося автора, но это никогда не работает, и эта тактика не сработает и с имиджем страны. Улучшать надо не имидж, а порядки. Мы переводчики, наш инструмент — слово, поэтому наше дело свидетельствовать, называть вещи своими именами и требовать свободы слова и освобождения заключенных, смягчения законов, нравов и гуманности.
ЛЮБОВЬ СУММ, член Ассоциации «Свободное слово»
К работе Конгресса, к профессиональному нашему делу, свобода слова, конечно, имеет непосредственное отношение. Как мы вообще можем работать без свободы слова, без доверия друг к другу, без доверия к другой культуре? (…) Первый враг свободы слова – государственное насилие, уголовные процессы за репосты, за высказанное мнение, и это касается совсем не какой-то завзятой оппозиции, а простых людей в провинции, рабочего, который написал в соцсети про местные выборы: нечего туда ходить, все равно депутаты заботятся только о своем кошельке, а не о людях. И его судят за подрыв конституционного строя. Потому что находится эксперт, переводчик с русского на русский, наш псевдоколлега, и выстраивает цепочку: выборы – основа конституционного строя, человек призывает не ходить на выборы… И это уже второй враг свободы слова – такое искажение смыслов, от которого сходишь с ума. (…) Третий враг свободы слова – информационная блокада. Почти не осталось независимых СМИ, где можно было бы разместить альтернативное мнение. Мы все время упираемся в одни и те же три-четыре названия. Этого катастрофически мало для подлинного разнообразия мнений. Возникает ощущение, что мы ничего не можем, нас не услышат.
Кроме всего прочего и за это надо в ноги поклониться Олегу Сенцову – он показал нам, что на самом деле информационная блокада прорывается. Когда в середине мая он объявил голодовку, в стране было менее 10% вообще слышавших это имя. Понятно, что это те, кому положено по службе, и наш круг. И мы говорили: да, мы напишем об этом в фейсбуках, помашем плакатами, но это же мы друг перед другом, до страны не достучаться. Утром сегодня я проверила еще раз сообщение Интерфакса об опросе по поводу Олега Сенцова. (Само по себе интересно, что такой опрос по всей стране проводится и Интерфакс об этом пишет). 51% знает это имя. Полностью знает – требования, за что он голодает. То есть информационная блокада прекрасно прорывается. Просто это надо делать. Человек, заключенный в тюрьме на Ямале, запустил это – мы подхватили – и без всякого телевидения стало известно всей стране.
Последний, самый страшный враг свободы слова – конечно, пропаганда. Надо понимать, что тотальная пропаганда не рассчитана на то, что поверят в ее содержание. Мы выключаем телевизоры, говорим: «Не верю ни одному слову», а потом говорим: «Но ведь вся страна в это верит». Пропаганда внушает нам именно такую неправду: будто все верят в то, во что разумный человек поверить не может. Так вот из этих людей, 51%, которые знают о Сенцове – думаете, они сказали: террорист, пусть сидит? Нет. 54% требуют обмена заключенных, 8% хотят, чтобы просто освободили Олега Сенцова. 62% соотечественников полностью соответствуют нашим представлениям о нормальном человеке. Плохо ли – в любом обществе?
ИРИНА АЛЕКСЕЕВА
Мы живем в одном едином мире. Ситуация каждого народа и каждого языка касается всех остальных. Все народы стали подвижнее, и это не временное состояние миграции, а новое состояние мира. Теперь мы будем жить вот в таком мире. И огромную роль приобретает состояние культуры. Да, есть музыка, танец, живопись. Но в центре культуры – я убеждена в этом – стоит речь, текст, сказанное слово – все то, чем мы занимаемся. Мы занимаемся смыслами, поэтому нам, как никому другому ясно: культуру надо защищать. В письме Международного ПЕНа речь идет о солидарности – с режиссерами Сенцовым и Серебренниковым, с ученым Дмитриевым… Я, коллеги, совершенно не политик; но у меня есть интуиция, женская и возрастная. И я кожей чую, что совершается беззаконие, несправедливость по отношению к ним. Я призываю к милосердию, к справедливости.
* * *
Иногда «две минуты» предваряли доклады на узкопрофессиональные темы стилистики или грамматики, издательского дела или истории перевода, а иногда были частью их — как в случае с ОЛЬГОЙ ВАРШАВЕР, членом Ассоциации «Свободное слово», говорившей о переводе пьесы Тома Стоппарда, посвященной диссидентам Файнбергу и Буковскому, «которые провели много лет в заключении, один в психушке, а другой в лагерях, после протестной акции на Красной площади в августе 1968 года».
«Как видите, — сказала Ольга Варшавер, — мне не нужно выделять отдельные две минуты на разговор о солидарности с политзаключенными. Тема неизбывна. Как запах ацетона, о котором идет речь в этой пьесе, потому что герой-диссидент голодает в психушке, но не отказывается от своих убеждений. Такой же запах, видимо, исходит от Олега Сенцова, который проживает сейчас 117-й день голодовки в колонии».
* * *
Об Олеге Сенцове напомнил и член Ассоциации «Свободное слово» писатель АЛЕКСАНДР АРХАНГЕЛЬСКИЙ во время встречи с переводчиками русской литературы. Отвечая на вопрос, а не повторяет ли наше время то, что было при советской власти, он сказал, что, с одной стороны, как любила повторять Наталья Трауберг, мы бы полжизни отдали тогда, чтобы иметь половину свобод, которые имеем сейчас. С другой, Марченко голодал 117 дней и из голодовки не вышел, а Сенцов голодает уже 118-й. «И если при всем том… если во времена Горбачева нас ждал выход из трясины, то сейчас мы находимся перед спуском вниз».
* * *
Некоторые говорили не только от себя, но как бы и от имени автора, которого переводили.
АЛЕША ПРОКОПЬЕВ, член Ассоциации «Свободное слово»:
Конгресс переводчиков в Москве уже который год происходит под девизом «Перевод как средство культурной дипломатии».
В рамках как раз такой дипломатии хочу заявить, что она не должна быть прикрытием для
происходящего и всё увеличивающегося в современной России давления правящей прослойки на гражданское общество (сфабрикованные политические процессы, среди них такие, как дело Кирилла Серебренникова, дело украинского режиссера Олега Сенцова, чья голодовка протеста достигла критической точки, чеченского правозащитника Оюба Титиева; участившиеся уголовные дела за якобы «экстремистские» высказывания и даже репосты в социальных сетях, милитаризация общества, антиконституционные законы, подавляющие свободу собраний и свободу слова, — это не цепочка разрозненных событий, а логика усиливающегося авторитаризма в стране, когда извращаются демократические нормы отношений государства и гражданского общества, государства и личности). Ставка на ресентимент ведёт страну в тупик.
Думаю, что Ингер Кристенсен, кумир датской молодёжи в 1968-69 годах, выступившей, как и молодежь во многих других европейских странах, с протестом против неоконсерватизма и социального архаизма, — думаю, что Ингер Кристенсен меня поддержала бы.
* * *
КЭТРИН ЯНГ (США)
Этой осенью в американском издательстве выходит перевод трех повестей азербайджанского писателя Акрама Айлисли – я перевела их с русского, так как большая часть этих текстов увидела свет не на родном языке автора. Господину Айлисли 80 лет, и он уже шестой год не может выйти из дому: он подвергается гонениям у себя на родине исключительно за литературное преступление – за повесть «Каменные сны». Порой мы считаем, что наша переводческая работа представляет в основном академический интерес и далека от проблем повседневной жизни. Но перевод Айлисли – самая настоящая правозащита, и я горжусь, что моя работа поможет этому замечательному писателю быть услышанным.
* * *
ЭВЕЛИНЕ ПАССЕТ (Германия)
На конгрессе я выступала с докладом о том, как люди – немецкий переводчик, редактор из восточнонемецкого издательства, сам Трифонов и др. – рискуя многим, делали всё возможное, чтобы произведения Трифонова вышли в ГДР без тех цензурных купюр, с которыми они публиковались в СССР. После доклада я сказала примерно следующее:
«Мне трудно было читать этот доклад о событиях, имевших место как бы в прошлом, в нынешней ситуации. Я очень надеюсь, что Россия будет делать всё, чтобы облегчить нам, переводчикам, нашу задачу – быть, так сказать, дипломатическими представителями русской литературы в других странах. Ведь я думала, что такого – как было во время Трифонова – больше не повторится».
* * *
СОФИ БЕНЕШ (Франция)
Заниматься литературой, особенно в России, и не интересоваться политикой, к сожалению, невозможно. Я не могу не поддержать протест моих коллег, хотя бы потому, что меньше всего на свете мне хотелось бы, чтобы будущим переводчикам, которые еще не родились или пока еще ходят в детский сад, пришлось переводить такие же тяжелые тексты, какие довелось переводить мне: книги Шаламова и целого ряда писателей, которые были убиты, подвергались гонениям или писали об этих репрессиях
* * *
ЕКАТЕРИНА МАРГОЛИС (Италия)
«Enliven those who lived and those who will»
Я бы хотела, чтоб эти строки Викрама Сета стали эпиграфом к тому, чему мы современники. Живущий несравним. И, продолжая эту традицию, от Пушкина до Мандельштама, мы, художники, писатели, переводчики обречены на предельное внимание и визуализацию всего того словесного потока, которым мы окружены. А это значит, что сухие слова, такие как “тюрьма”, “пытки”, “политические процессы”, “голодовка” в нашем сознании немедленно трансформируются в живые картины, которые показывает нам воображение и от которых мы не вправе отмахнуться. Этот внутренний телевизор называется эмпатией и не подлежит отключению. Достаточно просто увидеть. Речь не о политике, а о поэтике.
И я бы хотела, чтоб и наше собрание “своим трудом и чудом” помогло как-то enliven тех, кто прямо сейчас умирает в прямом эфире в той стране, языку которой мы посвящаем свое время и жизнь, в которой мы с вами сейчас ведем эти прекрасные беседы. Я говорю о режиссере Олеге Сенцове, об историке Юрии Дмитриеве, о Кирилле Серебренникове, я говорю о девочках и мальчиках под судом и следствием, о жертвах провокаторов, о преследовании правозащитника Оюба Титиева в Чечне, о преследованиях, похищениях и убийствах геев в той же Чечне, я говорю о повсеместном применении пыток к заключенным, о ничтожно малой ценности не то что слова, а человеческой жизни в нынешней государственной России.
Как говорил тот же Бродский “Пока мы тут идём, они там сидят”.
* * *
Когда закончилось одно из заседаний секции детской литературы МАРИНА БОРОДИЦКАЯ, член Ассоциации «Свободное слово», обратилась к коллегам:
Пожалуйста, не расходитесь, еще буквально минуту внимания!
Друзья, коллеги, сегодня чудесный день, Москва прекрасна, и мы очень рады, что вы к нам приехали. Но вы должны знать, что в нашей стране происходят сейчас чудовищные вещи. Двух девочек, почти детей, искалечили в тюрьме! Молодых ребят, старшеклассников и студентов, наших с вами вчерашних, а то и сегодняшних читателей — у нас ведь секция детской литературы — бросают в тюрьмы за картинку в Интернете, за лайк и перепост! Пытают, заставляя их признать себя террористами!
Мир должен об этом знать, и мы вас очень просим: бейте во все колокола, а если не получится, пусть каждый
хотя бы позвонит в колокольчик…
* * *
А модератор секции, посвященной обучению переводу, АЛЕКСАНДРА БОРИСЕНКО, открывая заседание, сказала:
Сегодня преподавателю приходится решать не только учебные вопросы, не только заниматься своим предметом. Сегодня преподаватель должен решить, что ему делать, если полицейские задерживают студента прямо во время экзамена; если студент пропустил пару потому, что сидел в автозаке. Нам, учителям и родителям, надо решить, как мы можем помочь двум девочкам, которых мучают в тюрьме только за то, что они попались в ловушку гэбэшного провокатора. Сказать им: «Дети, не ходите на митинги, Конституция написана не для вас»?
Я не знаю, как нам защитить наших учеников и детей, но если мы не готовы их защищать, то мы не имеем права их учить. Самое малое, что мы можем сделать — не молчать, гласность — это тоже средство защиты. Международный конгресс переводчиков не может быть вне политики, когда речь идет о человеческой жизни и свободе.
* * *
ВИКТОР СОНЬКИН в своих «двух минутах» выразил солидарность с ВИЧ-инфицированными людьми в связи с отказом российских властей «использовать международный опыт и международную поддержку. <…> В мире существует комплекс проверенных мер, которые доказано снижают уровень заражения ВИЧ, — например, такие, как заместительная терапия для наркозависимых и сексуальное образование для подростков. Россия последовательно выступает против обеих мер, считая, что они противоречат нравственным устоям российского общества.
Нынешняя терапия людей с ВИЧ эффективна (это больше не смертельное, а лишь не очень приятное хроническое заболевание), но дорога и муторна. Большинство заболевших в России ее не получат. Тут ведь даже деньги собирать будет проблематично.
Обречь на верную смерть десятки, а может быть сотни тысяч человек — это очень своеобразное представление о нравственных устоях».
* * *
«Создается впечатление, что вообще Россию пытаются изолировать от мировой культуры, — как бы подхватывает тему ТАТЬЯНА БАСКАКОВА, — Последняя плохая новость — закон о кинопрокате, который вступает в силу в ноябре. Вы можете прочитать об этом, прочитать письмо российских кинематографистов. Этот закон может исключить или сильно ограничить для всей российской публики возможность увидеть классическое кино, артхаусное кино, новую российскую документалистику».
* * *
Впечатлениями, сделанными на основе своего профессионального опыта, поделилась с коллегами ИРИНА БОНДАС (Германия)
Я преимущественно работаю конференц-переводчиком. Этим летом я была на повышении квалификации в Англии, мы в качестве упражнения переводили разные выступления, в том числе речь свидетеля геноцида в Бурунди. Наши наставники — переводчики ООН, НАТО, ЕС — предупредили нас, что переводчики должны остерегаться вторичной травмы, некоторые даже говорили, что сами не согласились бы переводить подобные мероприятия. Так получилось, что в этот день я сидела в кабинке с переводчицей из Конго, которая проработала 3 года на Международном трибунале по Руанде. Она рассказала, что личный опыт подготовил ее к этой морально и эмоционально трудной задаче.
Я редко перевожу на межправительственном уровне и не очень часто в суде. Но я часто работаю с людьми, которых лишили работы, у которых отняли бизнес, дом, семью, которые были вынуждены покинуть родную страну. Людей, которых травили, били, пытали. Среди них люди, которые были задержаны без основания или сидят в местах лишения свободы по сфабрикованным делам, которые были доведены до преждевременной смерти, которые были намеренно убиты.
Я преимущественно работаю в области культурного обмена. С журналистами, писателями, художниками, учеными, кинорежиссерами, театральными деятелями. Это люди, которые повлияли на мировое искусство, обогатили нашу жизнь, которыми восхищаются и у которых учатся уже несколько поколений во всем мире, которые любят свою страну, своих сограждан, свое дело. Люди, которых цивилизованные общества считают важнейшем ресурсам для собственной культуры и ее будущего развития.
И этих людей на наших глазах уничтожают. Они гибнут, и с ними гибнет культура. Мне кажется, на фоне ХХ века утверждать, что культура или литература существует вне политики, не связаны с правами человека или демократией, могут только невежды или циники. Великая литература последних веков создавалась и переводилась не благодаря войнам, диктатурам, ущемлениям индивидов, а вопреки. Как и мы все здесь сидящие выжили — вопреки. Даже если некоторые из нас переводят только вечное и прекрасное — мы всегда это делаем для живых людей, это наша жизненная необходимость. С каждый гибелью гибнем и мы, наша свобода, наше слово.
Мне кажется, что у нас, культурных дипломатов, есть обязанность всегда об этом помнить, и помнить о тех людях, которых этого лишили. Сделать все, что в наших силах, чтобы сохранить нашу культуру с человеческим обликом, саму жизнь, общество без вторичного травматического или Стокгольмского синдрома.
Публикация подготовлена членами ассоциации «Свободное слово», переводчиками Натальей Мавлевич и Любовью Сумм
